"Последний день Помпеи" Брюллов К.П.

Сюжет, который выбрал художник Брюллов в своей картине «Последний день Помпеи» (1830—1833) , был неслыханным в практике классицистической исторической живописи. Не подвиг одного, в гордом окружении восхищенных зрителей совершающего героический поступок, но бедствие, обрушившееся на головы многих людей, показал художник.

24 августа 79 года нашей эры был страшным днем для жителей древних Помпей: началось извержение Везувия. «Ужасающая черная туча, раздираемая огненными вихрями, изрыгает из зияющих недр своих целые потоки пламени, подобные громадным молниям... Воцарилась тьма. Слышался вой женщин, плач детей, крики мужчин; иные молились о смерти от страха смерти» (Журнал изящных искусств. 1823. Кн. I. С.71-72.), — писал очевидец гибели города. Под развалинами, засыпанные пеплом, были погребены тысячи людей.

Прошли века. Город частично откопали. «Нельзя пройти сии развалины, не почувствовав в себе какого-то совершенно нового чувства, заставляющего все забыть, кроме ужасного происшествия с сим городом» («Русская старина. 1900. С.49.), – писал Брюллов после посещения Помпей.

Талант, воображение, труд художника воскресили прошлое. Перед глазами людей XIX века предстали древние Помпеи. «Декорацию сию я взял с натуры, не отступая нисколько и не прибавляя, стоя к городским воротам спиною, чтобы видеть часть Везувия, как главную причину» (Русская старина. 1900. С.100.).

…Окраина города. Узкая улица, сжатая справа и слева зданиями. В страхе мятущаяся толпа. Каждый пытается спасти ближнего: дети – старика отца, родители — детей, сын – мать, жених – невесту. Здесь нет одного главного действующего лица. Несчастье уравняло всех; душевное благородство сделало всех героями.

Так впервые в русскую историческую живопись вошел народ. И хотя он был показан довольно идеализированно, без какой бы то ни было социальной характеристики, как некий народ вообще, значение сделанного Брюлловым нельзя не оценить, до него в русской исторической живописи слышался только голос солиста, Брюллов заставил звучать хор.

В сущности, художник совершил то, чему давно полагалось быть в исторической живописи и что было уже достигнуто в родственном жанре — в бытовой живописи (у А. Г. Венецианова) и в смежном искусстве — в литературе (в творчестве Пушкина и декабристов). В мире науки (историки-декабристы и представители буржуазной исторической школы) все, после 1812 года, говорили о народе. Брюллов приблизил историческую живопись к современному уровню знаний и представлению о прошлом. С этим связана и забота художника об исторической верности архитектуры, одежд, деталей и, разумеется, о национальном облике героев «Помпеи». Поэтому для картины позировали итальянцы, прямые потомки древних помпеян.

Но еще более современно, по-настоящему актуально прозвучала идейная направленность «Последнего дня Помпеи». «Мысль ее принадлежит совершенно вкусу нашего века, который... выбирает сильные кризисы, чувствуемые целою массою» (Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т. 18. – М., 1952. С. 109.), — сказал Н. В. Гоголь о содержании картины Брюллова.

Вкус, о котором пишет Гоголь, находится в прямой связи с эстетикой романтизма, а понятие конфликта, кризиса, «чувствуемого целою массою», есть характерный признак романтического произведения. Это могло быть столкновение благородства и низости, великодушия и предательства и тогда, как драма одного, раскрывалось в виде конфликта героя и среды. Это могла трагедия многих прекрасных, возвышенных людей, столкнувши жестокой силой безжалостной стихии, природы или человеческого зла.

Романтических героев литературы (у Байрона и Пушкина) и живописи (у Делакруа и Жерико) роднит с героями Брюллова общность трагической судьбы. Только, может быть, у Брюллова, в отличие западных романтиков, ощутимее неотвратимость общей гибели, бессмысленная жестокость природы. Люди «падают жертвами дикой, тупой, неправой силы, всякое сопротивление которой было бы бесполезно. Таково вдохновение, почерпнутое в петербургской атмосфере», — писал Герцен (Герцен А.И. Об искусстве. – М., 1954. 314.).

«У Брюллова, – говорил Гоголь, – является человек для того, чтобы показать всю красоту свою, все верховное изящество своей природы» (Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. Т. 18. – М., 1952. С. 111.). Здесь очень точно изложена суть конфликта, положенного в основу картины, ибо в ней шла речь не только о гибели людей, но более всего том, что в трагической ситуации раскрывается нравственная красота человека. На картине почти каждый пытается кого-то спасти, ободрить, поддержать. Таким образом, у Брюллова прекрасное заключено не только во внешнем пластическом совершенстве идеально сложенных людей, но и в их этической сущности.

В первоначальных набросках к картине встречалась фигура грабителя, снимающего драгоценности с упавшей женщины. Однако в окончательном варианте Брюллов убрал его. Первый план картины заняли несколько групп, каждая из которых стала олицетворением великодушия. Так отрицательные персонажи не нарушили возвышенно-трагический строй картины. Зло, чинимое людям, перенесено вовне, воплотилось в разбушевавшейся стихии.

Брюллов, показав своих героев как воплощение физической и нравственной красоты, как бы объединяет в их образах традиционную для классицизма героическую идеализацию и присущее новому романтическому направлению пристрастие к изображению натур исключительных в исключительной же ситуации.

Идеальное начало Брюллов в соответствии с эстетикой романтизма находит не в сфере героических дел на благо отечества, а в мире личных, человеческих чувств. Оттого-то персонажи его картины разбиты на семейные группы. Внутри каждой царят любовь, верность, долг, великодушие. Действующие лица в классицистической картине группировались иначе: их объединяла общность реакции на подвиг главного героя.